Успешность пропаганды определяется не рейтингами, а по итогам войн. Немцы писали «Бей жида-политрука, // Морда просит кирпича» и проиграли. Янки, агитируя за экономию горючего, рисовали — «Если ты едешь один, ты везешь Гитлера» — призрачного фюрера рядом с водителем кабриолета и выиграли. Означает ли это, что американская пропаганда была умнее немецкой? Скорее глобальней. Недаром и нацисты, и японцы были вынуждены заимствовать у врага образ Микки-Мауса, который то бомбил, науськанный евреями-банкирами, милую Францию, то глушил большой дубинкой азиатских рабов.

«Азиатская пропаганда» — в основной своей массе — интернациональна, у нее два основных источника. В первой половине ХХ века она, что в революционном, что в империалистическом варианте, восходила к опыту Первой мировой войны, главной геополитической катастрофы столетия. Она породила и экспрессионистскую эстетику «бедствий войны» — особенно преуспели в натурализме японцы, и эстетику фотомонтажа, и сатирическую, коминтерновскую графику.

Автором японского плаката, на котором капиталист выдавливает из солдат кровь, как краску из тюбиков, можно вообразить, если не знать, где и когда он создан, рисовальщика хоть пацифистской, хоть коммунистической газеты. Кстати, в Японии некоторые ведущие пропагандисты сделали в мирное время отличную карьеру в космополитических рекламе и дизайне.

Пропагандистская графика коммунистических режимов после 1950 года — иное дело. Апелляцию к национальной традиции можно иногда разглядеть в северокорейских плакатах. Оно и понятно — КНДР выбрала опору на собственные силы: не надо иронизировать над словом «чучхе» — ту же самую «чучхе» провозгласил национальной идеей Южной Кореи тиран-антикоммунист Пак Чжон Хи. То есть корейские художники в какой-то момент перестали учиться в СССР, а китайские, не говоря уже о вьетнамских, продолжали.

На результат без слез смотреть нельзя. Сначала вчерашние московские или ленинградские студенты приспосабливали стилистику соцбюрократической живописи к жанру плаката, что по определению невозможно и гарантированно уродливо. Когда же в СССР случились стилистические послабления, они тоже позволили себе определенную степень условности, но бюрократической, невыразительной, невдохновенной, в отличие от коминтерновских агиток.

На китайском плакате «СССР — наш пример» (1951) каменщик мечтательно любуется московской высоткой с портретом Сталина на фасаде. Но и плакатные герои «культурной революции» травят дихлофосом кремлевских ревизионистов и плющат «собачьи головы Линь Бяо и Конфуция» в столь же «кремлевской», пусть и более «прогрессивной», чем в 1951 году, стилистике. Большой, очень большой стиль.