У Тараса, Остапа и Мыколы была традиция. Каждый год, 31 декабря, они с друзьями приходили на майдан и ужирались в хлам, вспоминая прошлые перемоги. Так произошло и в этом году. Жинка Тараса, Галя, не хотела его отпускать, так как на каждую такую встречу Тарас брал с собой солидный шмат сала и покупал пару пузырей горилки, серьёзно разоряя семейные продуктовые запасы и семейный бюджет. А пополняла всё это по большей части именно она. Но и в этот раз, полаявшись пару часов, всё-таки отпустила — Тарас свято чтил эту традицию ещё с первого майдана, с 1991 года, и спорить было бесполезно.На майдане Тарас увидел старых знакомых. По традиции, укоренившейся с 2013 года, запалили пару покрышек, сели вокруг них и начали хлебать горилку, заедая салом. Когда горилка кончилась — в ход традиционно пошёл стекломой. Друзья делились успехами, которых они добились с последнего майдана. Остап вступил в Правый сектор и помогал отжимать фирмы и банки у агентов Путина, в пользу истинных патриотов Украины. Правда, иногда патриоты Украины потом тоже оказывались агентамиПутина, и фирма отнималась снова, в пользу уже других патриотов. Но Остапа это не волновало — платили ему хорошо, и вместо почти никогда не работающего электричества в его квартире исправно горели керосинки. А отопление осуществлялось с помощью установленной среди квартиры буржуйки, дрова для которой Остап заготовлял из ближайших заборов. Если кто-то пытался возмутиться — Остап показывал визитку Правого сектора и прозрачно намекал, что такое недовольство может быть приравнено к работе на Путина. Затыкался любой. В общем, хорошо Остап устроился.Не сильно хуже устроился и Мыкола, который теперь работал журналистом в патриотической прессе и писал статьи про перемоги в АТО, миллионы армат и миллиарды бурятов. Сам он никогда не то что на Донбассе, а вообще на Восточной Украине не был, да это было и ни к чему. Мыкола накатывал немировки, закусывал салом и садился за печатную машинку шестидесятых годов выпуска, на которой клятая советско-москальская символика была замазана переможным тризубом. Потом его статьи про уничтоженную псковскую дивизию ВДВ перепечатывали на компьютере и размещали в газетах и на переможных новостных сайтах. Мыколе компьютер не доверяли. Во-первых, их всего две штуки на редакцию, причём один у директора, который к нему никого не подпускает. Во-вторых, освоить владение компьютером Мыкола бы вряд ли смог, а вот куда его впарить за ящик стекломоя — знал прекрасно. По тем же причинам все патриотические журналисты писали на печатных машинках, оставшихся от клятых москалей. Талант Мыколы оценивался высоко, и дома у него всегда были сало и горилка.
А вот Тарасу похвалиться было нечем. Его жинка фактически в одиночку обеспечивала семью, работая на трассе, и постоянно грозилась уехать в клятую вражескую Московию. Подруги, которые туда уехали, писали ей, что таджики-гастарбайтеры в Москве платят куда больше, чем свидомые патриоты на родине. А сам Тарас лишь иногда подрабатывал мытьём туалетов и постоянно пытался устроиться мыть туалеты в Европе. Но желающих туда было — десятки человек на одно место, и его никак не брали. Рассказывать об этом было стыдно, и Тарас на расспросы друзей о жизни сначала отмалчивался и отшучивался. Но после очередного стакана стекломоя, устав от навязчивых расспросов, наконец задвинул такую мощную историю, что друзья только рты поразевали. Тарас рассказал, что служит в АТО, причём в суперзасекреченном суперспециальном суперспецназовском спецназе, обучаемом инструкторами самого НАТО — потому, мол, и говорить не хотел. Тарас рассказывал о страшных сепаратистах, которые при попытке с ними договориться сразу начинают обстреливать сами себя, о колоннах Армат и ордах кадыровских бурятов, периодически подкрепляясь стекломоем. По мере рассказа он и сам начинал верить в то, что говорил. Уклонялся лишь от вопроса — сколько спецназовцев ГРУ уничтожил лично. Но в глазах читалась цифра не меньше трёхзначной, и с каждым стаканом стекломоя она увеличивалась…